Смерть на рейве

Между февралем и октябрем 1917-го Валерий Брюсов опубликовал проект переустройства России на восьми листах. Альманах с этим текстом однажды попался нам в букинистическом. Потрясающий текст – не потому что глупость (само собой), а просто это не имело никакого отношения вообще ни к чему. Брюсов отдельно, жизнь отдельно. Предельная степень отчуждения.

В пятничном перевороте примечательна его полная герметичность. Отдельно к Москве шли чьи-то войска, отдельно по этому поводу какие-то люди что-то говорили. Было ясно, что все эти обращения, призывы, увещания и анализы никто из вооруженных людей не читает, а если бы и читал, то не стал бы воспринимать всерьез. Такова цена болтовни в безвоздушном пространстве.

У обычных жителей Москвы, никак не вовлеченных в околовоенную субкультуру, переворот не вызвал ничего кроме глухого озлобления. Испуга не было, радости тоже. Было раздражение вида «опять ты начинаешь, шакал». Впрочем, были те двое фурри, и еще мы видели из окна такси одного деда в комке образца 93-го и казачьей папахе – вот он вовлекся.

Ту же эмоцию вызвало бы и другое нарушение порядка вещей, от высадки марсиан до воскрешения царя, от начала войны до ее прекращения. При всей похожести между русскими и украинцами есть важная разница. Это один народ, но два разных общества – как Южная и Северная Корея. Там, где у украинцев было 20 лет политики, у русских было 20 лет постполитики.

РФ это, парадоксальным образом, общество гораздо более современное – общество после партий, после программ, после митингов, после общественного мнения и лидеров мнения, после политической инициативы как таковой. Пройден горизонт, после которого всякая разница между тотальной консолидацией и тотальной атомизацией исчезает.

Подобное общество очень устойчиво и одновременно неуправляемо. С ним вообще ничего нельзя сделать, потому что его, строго говоря, не существует как связного организма. Его даже сломать нельзя, как нельзя сломать ледник. Считается что переворот свернули на грани кровопролития. Что если наоборот – стало ясно, что стрелять не готовы даже вагнера?

Будущее российской политики это не вопрос политики, которой больше нет. Вопрос не в том, что сделают ветераны (их нет как общности, и не потому что с ними что-то не так, а потому что никого теперь нет как общности). Вопрос, который надо задавать: если политики нет, что теперь вместо нее? Какие еще формы коммуникации возможны?

У нас есть на этот счет предположения, но озвучивать их мы пока не будем. «Говорить уже ничего давно не надо. Язык разрушен».

www.tg-me.com/es/Смерть на рейве/com.iamaliveandyouaredead/595

10.3K viewsJun 26, 2023 at 22:56

Между февралем и октябрем 1917-го Валерий Брюсов опубликовал проект переустройства России на восьми листах. Альманах с этим текстом однажды попался нам в букинистическом. Потрясающий текст – не потому что глупость (само собой), а просто это не имело никакого отношения вообще ни к чему. Брюсов отдельно, жизнь отдельно. Предельная степень отчуждения.

В пятничном перевороте примечательна его полная герметичность. Отдельно к Москве шли чьи-то войска, отдельно по этому поводу какие-то люди что-то говорили. Было ясно, что все эти обращения, призывы, увещания и анализы никто из вооруженных людей не читает, а если бы и читал, то не стал бы воспринимать всерьез. Такова цена болтовни в безвоздушном пространстве.

У обычных жителей Москвы, никак не вовлеченных в околовоенную субкультуру, переворот не вызвал ничего кроме глухого озлобления. Испуга не было, радости тоже. Было раздражение вида «опять ты начинаешь, шакал». Впрочем, были те двое фурри, и еще мы видели из окна такси одного деда в комке образца 93-го и казачьей папахе – вот он вовлекся.

Ту же эмоцию вызвало бы и другое нарушение порядка вещей, от высадки марсиан до воскрешения царя, от начала войны до ее прекращения. При всей похожести между русскими и украинцами есть важная разница. Это один народ, но два разных общества – как Южная и Северная Корея. Там, где у украинцев было 20 лет политики, у русских было 20 лет постполитики.

РФ это, парадоксальным образом, общество гораздо более современное – общество после партий, после программ, после митингов, после общественного мнения и лидеров мнения, после политической инициативы как таковой. Пройден горизонт, после которого всякая разница между тотальной консолидацией и тотальной атомизацией исчезает.

Подобное общество очень устойчиво и одновременно неуправляемо. С ним вообще ничего нельзя сделать, потому что его, строго говоря, не существует как связного организма. Его даже сломать нельзя, как нельзя сломать ледник. Считается что переворот свернули на грани кровопролития. Что если наоборот – стало ясно, что стрелять не готовы даже вагнера?

Будущее российской политики это не вопрос политики, которой больше нет. Вопрос не в том, что сделают ветераны (их нет как общности, и не потому что с ними что-то не так, а потому что никого теперь нет как общности). Вопрос, который надо задавать: если политики нет, что теперь вместо нее? Какие еще формы коммуникации возможны?

У нас есть на этот счет предположения, но озвучивать их мы пока не будем. «Говорить уже ничего давно не надо. Язык разрушен».

BY Смерть на рейве